rus_turk

Когда нет возможности осмотреть все, тогда надо выбирать для осмотра то, из чего можно сделать кой-какие дальнейшие выводы. Этот день посвящаю визитам на фабрики. Дайте же мне, прошу сведущих людей, взглянуть на самое лучшее и самое худшее, хотя бы в маленьком размере. Лучшее покажет мне, что могло бы быть хорошего на фабриках Москвы; худшее — какая грязь еще допускается существовать в Белокаменной.

Итак, без дальнейших рассуждений и пояснений зажмите-ка покрепче нос и приготовьтесь во весь век не есть колбасы, потому что мы на колбасной фабрике г. Григорьева.

XLI. Кавказское наместничество

Оно окружено наместничествами Саратовским, Уфимским, землею киргис-кайсацкою, Каспийским морем, Персиею, Грузиею, турецкими владениями, Азовским морем, Таврическою областью и Землею Донских Козаков; простирается от самого хребта Кавказских гор и реки Кубани, отчасти чрез верьхнюю часть рек Маныча и Сала, отчасти же далее к возтоку чрез реку Куму и нижнюю часть Волги до реки Урала. ( ЧитатьCollapse )

Сверьх того знатнейшие места: Уральск, главный город уральских козаков, при реке Урале, повыше устья реки Чагана, под 69° 22′ долготы и 51° 11′ широты; он нарочито многолюден. Войска уральских козаков, к службе готового, состоит до 12000. Между ими находится много татар, калмыков и кызилбашев. До 1775 года место сие было известно под именем Яицкого городка. Гурьев, небольшая регулярная крепость на правом берегу Урала, в 10 верстах от его устья, под 69° 39′ долготы и 47° 7′ широты. Там находится несколько астраханских купцов, кои с киргизцами небольший торг производят; некоторые упражняются здесь в рыбной и тюленей ловле. Между Уральском и Гурьевым западной берег Урала застроен малыми крепостьми и форпостами.

XLIII. Земля Донских Козаков

Она смежна с Екатеринославским, Воронежским, Саратовским и Кавказским наместничествами; заключает в себе нижнюю часть рек Дона, Донца, Медведицы, Хопра и впадающую в него целую реку Бузулук. ( ЧитатьCollapse )

На следующий день, в канун смотра, занятий, по установившимся традициям, в батальоне не производилось: надо было дать людям почиститься, помыться, «подрепетить» наставление, а пожалуй, и немного отдохнуть.

Работа по стрельбе, отчетностям всякого рода, глазомеру, «сколачиванию роты» и т. д. кипела, и дни летели одни за другими. Прошло уже и 28 дней, а «ответ» не приходил. Барбоскин начинал волноваться и поеживаться; конечно, «была распутица, и почтовые лошади еще не поправились после зимней бескормицы»… Да и почта в Россию ходит неисправно, письмо могло пропасть, но ведь ему, Барбоскину, от этого не легче, он должен знать — дошло ли его письмо или нет? Ведь не может же быть, чтобы, получив его письмо, ему не ответили…

Барбоскин проснулся около 11 часов в том прескверном состоянии, которое составляет муку «выпивающих». Он не мог смотреть ни на еду, ни на питье, руки сильно дрожали, глаза плохо видели: ни один предмет не мог долго удержаться в поле зрения; скверный озноб пробегал по его телу, усиливая дрожь. Внутри и жгло, и мутило. Голова сильно болела («Надо полагать, от красного», — подумал капитан) и все мешалось в памяти. Вчерашнее представлялось чем-то диким и невероятным.

XV. Тобольское наместничество

Оно смежно с наместничествами Архангельским, Вологодским, Пермским и Уфимским, с степью киргис-кайсаков, наместничеством Колыванским и Иркутским и с Северным океаном. ( ЧитатьCollapse )

В сей области находятся крепости для защищения пределов, составляющие Ишимскую линию, которая начинается от Уйской линии при Тоболе и продолжается более 500 верст до Омска, следующим порядком: Звериноголовская, Пресногорская, Кабанья, Пресноводская, Сенжарская, Становая, Св. Петра, где и производятся торги с малою киргизскою ордою и с бухарцами, Полуденная, Лебяжья, Николаевская и Покровская. ( ЧитатьCollapse )

Уже более десятка лет состоял на военной службе капитан Барбоскин. Собственно, настоящая его фамилия Полкашин, но когда-то, в первые еще года его службы, кто-то назвал его Барбоскиным, и эта кличка заменила его фамилию до такой степени, что даже полные почтительности фельдфебеля докладывали своим ротным, что вот-де в Барбоскиной роте заведено так и так…

Вышедши из военного училища, Полкашин сразу попал в военные действия в Туркестанском крае, потом перевелся на Кавказ, где принимал участие в русско-турецкой войне, наконец попал в Ахал-Текинскую экспедицию, которою и закончилась его боевая служба. Промыкавшись больше десятка лет в степях и горах, в песках и снегах, Полкашин вынес из этого мыканья рану шашкой в голову, рану в руку штыком, изрядные ревматизмы, «детский, нутряной», как он называл, кашель, неунывающее расположение духа и несколько своеобразные взгляды на все вообще и на себя в частности.

Догнав меня, брамин пригласил к себе. Маленькая комната рядом с храмом составляла всю его квартиру очень скромного вида. На полках, расположенных вдоль стен, виднелось множество бокалов с разными лекарствами, так как брамин был тоже лекарь. Скоро чай был сервирован, подал его слуга в маленьких чашках, и пока мы пили, брамин много мне рассказывал про свою родину. Родившись на берегах Ганга в окрестностях Бенаресса, он много путешествовал по Индии, пока наконец не попал в Россию лет 15 тому назад. Тогда еще много было индусов в Туркестане, постепенно они все уезжали, едва с десяток осталось теперь в Ташкенте, и он сам чувствовал, что и ему недолго остается тут жить.

Священный Ганг и его теплые берега все манили его к себе: но раньше, чем вернуться туда, ему, как он говорил, хотелось бы видеть Лондон и, быть может, также «Великого Государя», который царствует над Индией; он не раз с гордостью повторял, что он английский подданный. Когда я предложил ему деньги за беспокойство, он отказался от них, ссылаясь на то, что грех взять деньги за богослужение. Поблагодарив его, я удалился.

XXXVII. Колыванское наместничество

Оно смежно с наместничествами Тобольским и Иркутским, с землею киргис-кайсаков, с Сонгариею и Монголиею; простирается от южных границ Сибири, вдоль верьхней части реки Оби и Енисея, до Тобольского наместничества. Западные границы оного составляет река Иртыш, а знатную часть возточных границ река Кан. Горы сего наместничества изобильны металлами, а особливо северная половина Алтайских гор содержит в себе великое множество серебра и меди, также и многие цинковые и свинцовые руды. Жители упражняются по большей части в звериной и рыбной ловле, в возке руд и в других заводских работах. Скотоводство и хлебопашество изрядное. Число жителей простирается до 170.000 душ. Кроме россиян находятся там, особливо в верьхних местах Оби и Енисея и впадающих в оные рек, разные татарские народные общества. Около Енисея живут некоторые народы самоедского племени. В сем наместничестве 5 уездов, в коих уездные города:

1. Колывань, главный город, на правом берегу Оби, немного повыше устья реки Берда, где прежде был Бердской острог,

2. Семипалатной, город и крепость на правом берегу Иртыша. Здесь построен меновой двор для торгу с бухарцами и средней орды киргизцами; торг с последними там весьма важен и состоит по большей части в лошадях и другом скоте. В округе сего города поселены поляки, с успехом производящие хлебопашество и скотоводство. ( ДальшеCollapse )

25-го июня вечером с 9-часовым поездом я выехал из Ташкента, направляясь в Самарканд. Линия ж. дороги проходит уже по богатой и плодородной стране; но недолго мне пришлось ею полюбоваться; наступила ночь; а на другой день утром мы были уже за Джизаком и проезжали около маленькой речки, которая змеится в глубокой долине. Курганы, замеченные мною около линии, напоминали мне собою общность погребальных обычаев, которая существовала у древних номадов Киргизских степей и у народов, которые создали курганы центрального Туркестана.

За невозможностию перейти Жилан-Чик, принуждены мы были поворотить влево и сделать обход лишнего по крайней мере 70 верст. — Проехав же 40, остановились при Ак-Куль, что значит «белое озеро». — Оно в окружности верст на сорок, имеет непомерную глубину, и чрезвычайно изобилует рыбою, которую, однако ж, по неуменью, киргизцы ловят только удою. — Они уверяли, что есть тут такие большие рыбы, что утаскивают баранов, когда их пригоняют поить; но какие это рыбы, того объяснить не могли.

Кончивши сие, я встал и хотел сходить с горы, как вдруг увидел киргизца в недальнем от себя расстоянии.

Он замечал мое занятие, и тотчас спросил меня:

— Что делал?

— Писал, — отвечал я.

— Как! — возразил он мне и продолжал с укоризною: — Если б ты знал Бога, то сказал бы я, что не боишься его, делая зло людям, которые тебе, кроме добра, ничего не сделали.

По таким словам хотя почел я его за сумасшедшего, однако спросил:

— Что же сделал я для них вредного?

— Как же ты пишешь и чрез то наводишь вредные облака, причиняющие смерть скоту нашему! Разве ты не знаешь, сколько в бытность вашу у нас его перемерло? Давно бы вас сжечь следовало!

Лет двадцать тому назад, известный Орско-Казалинский почтовый тракт был еще едва намечен.

Тогда, по взятии Ташкента, мы впервые плотно уселись в бассейне Сырдарьи и, конечно, с первых дней своего нового местопребывания, ощутили настойчивую и неотложную надобность в правильных путях сообщения с метрополиею… Первой соединительной артериею и должен был служить Орско-Казалинско-Ташкентский тракт, первая половина которого, до Казалинска, то есть до устий Сыра, кое-как существовала уже раньше. Правильное движение почт и пассажиров по этим пустыням, сыпучим пескам, топким солончакам и береговым чащам (джунглям) было тогда почти немыслимо; местные кочевники положительно не понимали такого, хотя бы и простого, дела, а выписывать весь многотысячный состав почтогонятелей из России было немыслимо. Самые местности представляли препятствия чуть не на каждом шагу; дурная соленая вода и бескормица, при непривычном труде, морили лошадей тысячами… Косоглазые полуидиоты-номады не умели справляться с упряжкою, и калечили вдребезги экипажи… В дорогу надо было запасаться на месяц, а то и более, всем необходимым… И то, что теперь, двадцать лет спустя, кажется положительным пустяком, легкою и даже приятною двухнедельною прогулкою, то тогда представлялось великим подвижничеством, требовавшим массы энергии, твердости духа и плоти, чуть ли не чем-то вроде геркулесовых подвигов.

XXXVI. Уфимское наместничество

Оно окружено наместничествами Кавказским, Саратовским, Симбирским, Казанским, Вятским, Пермским, Тобольским и землею киргис-кайсацкою. Занимает знатную часть западной и часть возточной стороны Уральских гор. ( Читать дальшеCollapse )

Спеша попасть скорее в Ташкент, я не остановился в Туркестане и, пересев в пассажирский поезд, отправился в Ташкент, куда и приехал на другой день. Этот город, который я не берусь описывать как известный всем, произвел на меня очень хорошее впечатление. Здесь уже встречается растительность умеренных стран и обилие фруктовых деревьев и садов, которое составляет всю привлекательность южных стран Европы. Вода в арыках бежит по обеим сторонам улиц и служит как для поливки, так и для освежения горячего воздуха. Богатые магазины, прекрасные здания и над всем этим царящее оживление указывают на присутствие ваше в первоклассном городе.

Летом 1904 года в начале июня я покинул Оренбург и направился в Туркестан. Уже порядочно времени я приготовлялся к этому путешествию, но продолжительность и трудности его превзошли мои ожидания. Желая дать Архивной комиссии краткий обзор моего путешествия и наблюдений, сделанных по пути, я начну с памятников, встреченных мною в Киргизских степях.

Через несколько дней я собрался на Капал, что позволяли мне поправившиеся силы и что было тем для меня приятнее, что полевые работы казаков уже начинались: сенокос оканчивался и начиналась жатва. После обеда я приказал заложить тройку в мой тарантас, уложил все необходимое для меня на несколько дней и полетел в Капальскую станицу — единственную во всем Семиречье на протяжении 500 верст.

Наконец явственно обрисовались серые точки зданий капальских. Мы подвигались к ним все ближе и ближе. Сенокосный луг вдоль дороги к селению отделен изгородью для предохранения его от потравы скотом. Вот и застава с рядом чистеньких рубленых домиков; некоторые из них еще не покрыты. Крепость, возвышаясь над селением, придает картине особенный вид, радующий русское сердце тем, что и среди пустыни твердо и грозно стала русская жизнь, и заранее думаешь о будущности славного пограничного города. Весело взглянуть на 400 новеньких домиков, правильно расположенных по прекрасной долине в виду гор и степи, где четыре года назад не было и следа человеческого бытия. Теперь же здесь кипит жизнь: вот казаки возят строевой лес на длинных роспусках и лошадка рысцой тащит под горку огромные деревья, где стучит топор и ладится русская изба; в огороде казачка в пестром платье с звонкой песней на алых устах ухаживает за овощами. А тут раскинут табор возчиков провиянта с линии и юрты киргизов, близ которых стоят в кружок связанные оседланные бегунцы и навьюченные верблюды.

Я приказал себя везти к приставу Большой орды, с которым познакомился еще в О*. Проехав около самого вала крепости, мы спустились к оврагу и остановились у ворот маленького домика. Во дворе стояла большая юрта, около которой расположились два оборванные киргиза, держав повода лошадей под пестрыми чепраками. Серебро и бирюза блистали на уборе около простой веревочки, заменявшей арчак или повод, — чисто киргизская роскошь! «Видно, гости у моего приятеля», — подумал я и вошел. И действительно, после первых объятий П* [М. Д. Перемышльский, будущий основатель Верного. — rus-turk.] познакомил меня с султаном Сюком-Аблайханом, стариком почтенным; ему было далеко за 80 лет, но лицо его было свежо; длинная седая борода его покоилась на груди, украшенной золотою медалью с портретом Императора Александра, и другая — ныне благополучно царствующего Государя, за услуги и верность престолу, которыми султан славился издавна в орде.

К половине июля здоровье мое поправилось; я собрался сделать поездку верхом в горы на кочевку султана Камбара, который приезжал на Арасан несколько раз просить меня к себе. Репутация этого дикаря была не совсем чиста: он считался батырем, т. е. удальцом в частых несправедливых набегах, которыми сделал себе киргизскую славу и состояние в орде. С поселением казаков на Капале Камбар присмирел; следуя азиатской политике, был осторожен, вкрадчив и услужлив перед русскими. Он и мне беспрестанно предлагал свои услуги; я нанимал у него корову для молока и покупал баранов для стола — следовательно, не мог отказаться посетить его, да и притом мне любопытно было видеть этого батыря в его семье.

Лишь только я подъехал к султанской большой белой юрте и занес ногу из стремени, как показался в ее дверях хозяин ее — султан Камбар. Я соскочил и подал ему руку, которую он принял обеими своими руками и прижал к груди своей. Через казака, служившего мне переводчиком, спросил я о здоровье султана.

Казак, знающий все степные приличия, передал мой вопрос полным обычным киргизским изречением:

— Здоров ли твой скот, твоя душа, жена, дети и прочая мелочь?

— Пасиба, блакадору! А твой здорова? — сказал Камбар, обращаясь с поклонами прямо ко мне и стараясь говорить по-русски. — Торока суда не устал? Вот мой дом; ты козаин, ми слука твой! — повторял он, кланяясь и поддерживая войлочные двери юрты, в которую мы вместе вошли.