Уйгуро-дунганский мятеж и занятие русскими Кульджи (1)

Посланные императором Гао-цзуном (года правления Цянь-лун) китайско-маньчжурские войска, при содействии ловкого интригана Амурсаны, вошли в Илийский край (Джунгарию) в 1755 году и, разбив в том же году джунгарского князя Даваци, присоединили к владениям богдохана новый богатый край. Для колонизации края в 25 году правления Цянь-лун (в 1760 году) из Туркестана было выселено 6.000 таранчей с семействами; таранчи, прибыв на новые места, расселились к северу и югу от р. Или, образовав 80 деревень, и занялись хлебопашеством. Таранчей, кроме того, заставили строить крепости. Так, в 53 верстах от нынешней русско-китайской границы была выстроена крепость Хуй-юань-чэн, в которой основал свою резиденцию цзян-цзюнь; здесь был помещен гарнизон из 4.000 маньчжуров из городов Собственного Китая. В другой сильной крепости Баянтае, в 10 верстах от г. Кульджи, был помещен гарнизон из 2.000 маньчжуров, переведенных из Жэ-хэ. В 29 году Цянь-луна (1764 году) с берегов Амура и из Мукденя были переведены в Илийский округ 1.000 человек онкоров и дахуров, которые стали называться здесь солонами, и 1.000 человек сибо (маньчжурское поколение) [По словам Ф. В. Муромского, сибо считают первоначальною своею родиною район городов Цицикара и Бодунэ в Маньчжурии. (Изв. Р. комит. для изуч. Средн. и Вост. Азии, № 7, стр. 56).]. Затем правительство стало ссылать в Илийскую область китайцев, совершивших внутри империи преступления. Что касается дунган, то они не были переселены силой, а сами добровольно в разное время стали прибывать в Илийский край.

Во время восстания (в 60-х годах минувшего столетия) их насчитывалось здесь около 3.000 человек.

Итак, благодаря мерам дай-цинского правительства, край был быстро заселен маньчжурами, сибинцами, солонами, китайцами и таранчами [кроме того, здесь (в Боро-тала) были поселены еще чахары, прибывшие в составе китайских войск]. Китайцы представляли крайне негодный элемент, так как комплектовались из преступников. Господствующее положение в крае заняли маньчжурские знаменные войска. Сибо и солоны составили особый кадр войск. Получив в свое владение громадные земельные угодья, они жили самостоятельно и не были в тягость таранчам, с которыми сибо даже состояли в дружбе. Зато маньчжуры сели на шею таранчам, из которых каждый должен был содержать одного маньчжурского солдата. Таранчи были непосредственно подчинены маньчжурскому начальству, а не сянь-гуаню (китайскому уездному начальнику), как теперь.

Таким образом, с самого начала таранчи несли на себе все тягло и кормили маньчжуров, живших в крепостях. Китайцы — ссыльнопоселенцы — также всячески обижали таранчей; они и с дунганами постоянно ссорились. Чиновники, с своей стороны, притесняли магометан и без зазрения совести брали взятки. Сам цзян-цзюнь Чан, при котором началось восстание, отличался взяточничеством, за что таранчи и не называли его иначе, как Чан — Длинный мешок.

Все эти обстоятельства имели следствием то, что к половине минувшего столетия таранчи и дунгане представляли крайне озлобленный против маньчжуров и китайцев элемент. Распространившееся в начале 60-х годов по всему Синь-цзяну дунганское восстание нашло в Или хорошо подготовленную почву. Недоставало только искры, чтобы и здесь вспыхнул пожар. Такою искрой и послужило нападение в 1864 году ссыльных китайцев на дунган в г. Хуй-юань-чэн. Дунгане бежали в г. Кульджу к таранчам, а после того началось общее восстание таранчей и дунган в Илийской области.

Звезда таранчей ярко заблистала: они уничтожили маньчжуров и китайцев в Илийском крае, образовали свое ханство и уничтожили затем в нескольких стычках своих прежних союзников — дунган.

Интересно, что сами таранчи удивляются теперь, как это тогдашние таранчи могли все это сделать. Один старик-таранчинец, участвовавший во всех битвах таранчей с маньчжурами и китайцами, а именно таранчинский аксакал при консульстве, на мой вопрос, как могли таранчи с самым плохим вооружением брать крепости, захватывать артиллерию, — простодушно заявил, что «это Бог дал». И, обольщенный величием своих подвигов, этот убеленный сединами таранчинец добавил, что тогда 100 китайцев не могли ничего поделать с одним таранчинцем, а всего китайцев и маньчжуров с сибо и солонами было около 200.000 человек при 150 орудиях, таранчей же и дунган вместе было не более 10.000 человек. Фантазия, конечно, у него разыгралась. А что у таранчей и дунган в их борьбе с маньчжурами не было особенных подвигов, и поражение китайцев и маньчжуров было вызвано особыми обстоятельствами, — так это видно из предлагаемого мною перевода маньчжурской повести о событиях в Илийском крае в 1864—71 годах.


В. В. Верещагин. Китайский солдат. 1869

Как местный житель, я заинтересовался вышеуказанными событиями и попросил своего учителя, знаменного сибинца, прекрасно помнящего о мятеже дунган и таранчей в 1864—71 годах [в 1864 г. этому сибинцу было 17 лет] и имеющего несколько знакомых сибинских стариков — свидетелей того времени, — написать мне беспристрастно свои воспоминания о мятеже дунган и таранчей. Сибинец согласился исполнить мою просьбу под условием не упоминать его имени и фамилии. Автор поступил добросовестно — ничего не приукрасил. Напротив, он сильно упрекает цзян-цзюня Мина за его бездеятельность и порицает офицеров за их гордость, трусость и совершенную неспособность к командованию. Воспоминания свои сибинец писал спешно, а от этого в маньчжурском тексте встречаются местами повторения и уклонения в сторону. В своем переводе я разделил всю повесть на 13 глав, поместил кое-где мелкие подстрочные примечания к тексту. При этом все, что было не ясно для меня, автор объяснил мне при чтении с ним текста. В общем автор повествовал довольно кратко. В устной беседе он рассказывает о некоторых событиях гораздо подробнее. Но и за написанное спасибо ему! Немногие маньчжуры и китайцы уцелели в ту несчастную годину, а из оставшихся невредимыми уже многие покончили земные счеты. Сибинцев-очевидцев осталось также немного, — пройдет 10—15 лет, и их не станет. Вот почему рассказ сибинца, как единственный труд на маньчжурском языке о событиях 1864—1871 г., я думаю, имеет некоторый интерес, и я решаюсь предложить читателям свой перевод, льстя при этом себя надеждой, что критики снисходительно отнесутся к этой работе.

А. Дьяков
30-го декабря 1905 года
г. Кульджа

В 3-м году правления Тун-чжи (в 1864 году) пламя дунганского восстания широко распространилось в Притяньшаньском крае. Восстание началось в городах Куче и Аксу, которые ввиду отсутствия в них гарнизона были без всякого труда (в один день) заняты мятежниками. Затем последние завладели Гучэном, Урумчи и Манасом и уничтожили все китайские посты по дороге из Гучэна в Урумчи и от Урумчи до Манаса. Овладев последним, дунгане продвинулись далее по дороге в Илийский край и заняли китайский пост в Аньцзихае. В то время в Гучэне и Урумчи было по два гарнизона: китайский и маньчжурский, в Манасе — только китайский. Илийские дунгане и таранчи внимательно следили за успехами восставших.

Первыми выказали враждебное настроение илийские дунгане, жившие в Хара-усу [Хара-усу (по-китайски Лао-чэн) — название местности и города в 4 днях конной езды от г. Хуй-юань-чэна, если ехать через хребет Борбосун, и в 370 ли от Манаса. Возле гор к югу от Хара-усу в описываемое время кочевали и теперь кочуют торгуты, подчиненные китайскому правительству. Когда таранчи образовали в Илийском крае свое владение, эти торгуты подчинились таранчинскому султану.]. Китайцы, пахавшие там землю, должны были укрыться в крепости, которую занимал китайский гарнизон под начальством мэень-амбаня [Мэень-амбань — начальник отдельного отряда войск. Все мэень-амбани (олотский, чахарский, сибинский и солонский) назначаются правительством исключительно из маньчжуров.].

Илийский цзян-цзюнь Чан, узнав о критическом положении хара-усунского гарнизона, снарядил на помощь ему войско. В состав колонны вошли 3.000 человек кавалерии, набранной из сибо, олотов и чахар, 2.000 китайской пехоты и 3.000 особых пехотинцев, набранных из китайцев, сосланных из внутренних провинций Китая в Илийский край за преступления. А так как борьба с бунтовщиками ставилась в заслугу ссыльным китайцам, то к этой 8.000 толпе добровольно присоединились еще 3.000 ссыльных китайцев, движимых желанием, при удачном исходе операций войска, ограбить дунганское население. Командование этой колонной цзян-цзюнь поручил олотскому мэень-амбаню, который выступил из г. Хуй-юань-чэна [под этим Хуй-юань-чэном разумеется старый Хуй-юань-чэн (теперь есть новый город того же названия), разрушенный дунганами и таранчами, — отстоящий в 40 верстах к западу от г. Кульджи и расположенный на берегу р. Или] в начале седьмой луны 3-го года Тун-чжи (в 1864 году). Вместе с войском отправились и 4 мусульманских муллы, которые, по распоряжению цзян-цзюня, должны были увещевать бунтовщиков; применение же оружия должно было явиться крайним средством.

Илийское войско, подойдя к хара-усунской крепости, расположилось лагерем вне ее, с северной стороны. На другой день были высланы для переговоров с дунганами четыре илийских муллы, но магометане сдаваться не хотели. Так прошло несколько дней. Дунгане в это время заперлись со своими семьями в мечети, находившейся на базаре вне северных ворот города [Дунгане жили в особом квартале, вне крепости. Во время сражения с дунганами гарнизон крепости помогал илийскому войску. Но после неудачных операций этого войска, заставивших его возвратиться в Илийский край, крепость была взята дунганами, и гарнизон ее был вырезан ими.]. Мечеть была окружена толстой глинобитной стеной, и войско в течение 2 дней не могло ворваться внутрь ограды. На третий день илийское войско продвинуло к воротам ограды пушку, удачный выстрел из которой привел в страх мусульман. Дунгане, видя свое отчаянное положение, подожгли мечеть, в которой были их жены и дети, а сами намеревались бежать. Но вдруг с запада надвинулась черная туча, полил сильнейший дождь, который погасил распространявшийся уже огонь. Осаждавшие в дождь на приступ не пошли, и мэень-амбань отвел войско в лагерь. Когда, на другой день, солдаты были уже готовы выступить на решительную атаку, от дунган вдруг пришли 4—5 мулл и принесли грамоту с изъявлением покорности. Командующий войсками обратился к ним с речью, обещав от имени цзян-цзюня простить их, если они чистосердечно раскаются и покорятся, и приказал им сдать в течение 3 дней оружие. Выслушав приказание, муллы удалились, а мэень-амбань, считая мятеж оконченным, приказал своим солдатам, выходившим из лагеря за фуражом или по другим делам, не брать с собой оружия.

Это было время уборки хлеба (конец 7-й луны). Хлеб был снят, но не успели китайцы убрать его с полей, как дунгане заволновались, и китайцы-пахари укрылись в крепости, где местный мэень-амбань раздавал им запасный хлеб. Для (вновь прибывшего) илийского войска не хватило этого хлеба, и оно вынуждено было само собирать хлеб с полей и таким образом питаться.

В это время разнеслась весть, что из Манаса и Урумчи идут на помощь к хара-усунским дунганам их собратья. Поджидая их, хара-усунские дунгане под разными предлогами не сдавали своего оружия, но китайские начальники не понимали (в чем дело).

Впрочем, илийский мэень-амбань для защиты своего войска выставил заслон, послав в Аньцзихай [станция Аньцзихай находится в 210 ли к востоку от Хара-усу — по дороге в Манас, от которого отстоит в 160 ли] 300 человек кавалерии и 1.000 пехоты из китайцев-ссыльнопоселенцев. Этот авангард, не доходя Аньцзихая, остановился на открытом месте, не приняв никаких мер предосторожности. На рассвете дунгане из Манаса и Аньцзихая тихо вошли в китайский лагерь под Аньцзихаем и стали убивать спящих китайцев. Хотя кавалеристы успели вскочить на коней, но только сильные кони донесли некоторых до главного илийского отряда, имевшие же худых лошадей были настигнуты дунганами и убиты; были убиты также поголовно и все пешие китайцы.

Расположившееся под Хара-усу лагерем илийское войско с тревогою поджидало манасских дунган, которые на третий день после прибытия в Хара-усу китайцев, бежавших из Аньцзихая, явились и напали на илийское войско, при чем успели взять в плен многих солдат. Однако хотя сражались целый день, но ни та ни другая сторона не одержала победы. А потому отряды илийского войска вечером возвратились в лагерь под Хара-усу, не будучи преследуемы дунганами. Но так как хлеб илийскому войску не был доставлен, то оно, очутившись в критическом положении, тою же ночью бежало обратно в Или. Первыми бежали из лагеря китайцы. Офицеры, не будучи в состоянии остановить бегущих солдат, сами последовали их примеру. Китайцы, сибо, олоты и чахары [торгуты, помогавшие илийскому войску отрядом в 300 человек, также бежали от дунган в свои кочевья] отдельными группами прибывали в Илийский край. Почти все сначала скрывались, кто где мог, боясь гнева цзян-цзюня. Позднее всех явились к нему командиры отдельных отрядов.

Что касается сибо, живших к югу от р. Или, то они, надеясь на нейтралитет таранчей, пошли кратчайшей дорогой через ущелье Борбосун [Ущелье Борбосун находится в расстоянии одного дня езды от г. Кульджи. Узкая дорога, пролегающая через это ущелье, ведет из г. Кульджи через хребет Борбосун в Цин-хэ — станцию, лежащую на большой дороге Манас—Урумчи, по которой и бежало илийское войско из-под Хара-усу.], но почти все были убиты таранчами, жившими в многочисленных селениях к востоку от г. Кульджи. После этого и среди магометан, живших в илийских городах: Хуй-юань-чэне, Суйдине, Кульдже и многочисленных селах, началось брожение. В это время пекинское правительство отрешило цзян-цзюня Чана от должности, назначив на его место тарбагатайского хэбэй-амбаня [хэбэй-амбань — «советник» цзян-цзюня] Мина.

10-го числа 10-й луны 3-го года Тун-чжи (в 1864 г.) хуй-юань-чэнские дунгане пригласили цзян-цзюня, хэбэй-амбаня и мэень-амбаней на обед. Большинство боялось и не хотело ехать на обед. Но цзян-цзюнь, сказав, что своим отказом сановники выкажут трусость и только подольют масла в огонь, велел всем званым отправиться на дунганский обед, устроенный в мечети. После окончания обеда старший ахун обратился к цзян-цзюню с речью, сказав, между прочим, следующее: «Мы, мусульмане, в течение 100 лет были верноподданными маньчжурского государя. Просим вас, цзян-цзюнь, взять ныне нас под свою защиту, так как ссыльные китайцы, всегда презиравшие нас, теперь оттачивают в своем храме копья и говорят, что „высосут нашу кровь“». Цзян-цзюнь успокаивал дунган, говоря, что китайцы, по его поручению, оттачивают на камне железные монеты, отлитые вследствие отсутствия медных денег в Илийском крае, и что они никаких злых замыслов по отношению к дунганам не питают. Но как бы то ни было, дунгане обнаружили признаки враждебного настроения, а потому цзян-цзюнь и амбани, выйдя из дунганской мечети, скорее сели в свои тележки и помчались в крепость.

За северными воротами г. Хуй-юань-чэна был расположен базар, где жили дунгане и ссыльные китайцы. Спустя два дня после вышеописанного обеда возникла ссора между дунганами и китайцами. Дунгане вскочили на коней, вооружившись копьями; поднялась страшная суматоха. Цзян-цзюнь и амбани, услышав шум, вышли на крепостные стены, к которым приблизились дунгане — старики, юноши, женщины и дети, стали на колена и с плачем просили защиты. Цзян-цзюнь спросил о причине волнения. Вооруженные копьями дунганские всадники сказали, что у них вовсе нет злого намерения, а прибегли они к оружию единственно для защиты самих себя от китайцев, грозивших будто бы их убить. Тогда цзян-цзюнь позволил дунганам укрыться в крепости. Дунгане слезли с лошадей и, ведя их за повод, пошли в крепость.

Но в это время ссыльные китайцы, жившие вместе с дунганами на базаре, погнались за ними с северной стороны и убили многих дунган в воротах крепости; оставшиеся в живых дунгане, вскочив на коней, успели скрыться. Напавшие китайцы не щадили и стоявших у стен крепости на коленях дунганских стариков, женщин и детей. После этого события и началось восстание дунган и таранчей в Илийском крае.

Все дунгане еще ранее условились между собою, чтобы 24 числа 10-й луны хуй-юань-чэнские дунгане первые подняли восстание, а прочие мусульмане последовали за ними.

Ссыльные китайцы, узнав о готовящемся бунте, не поверили чистоте намерений дунган, стоявших вооруженными под крепостью и просивших у цзян-цзюня позволения укрыться за стенами крепости, а потому решили тотчас же покончить с коварными дунганами и тем подавить восстание в самом начале. Но китайцы не успели в то время (12 числа 10-й луны) убить всех хуй-юань-чэнских дунган, а только ускорили (надвигавшиеся кровавые события).

Ночью того же числа дунгане-пахари, жившие около ламайской кумирни, убили всех лам, но хамбо-лама [настоятель буддийского монастыря] успел бежать за р. Или к сибинцам.

Тою же ночью (т. е. с 12-го на 13-е) вспыхнуло восстание и в Кульдже; проживавшие там китайские торговцы были перебиты.

Бедные таранчи все перешли на сторону повстанцев, только знатные таранчи держались еще нейтралитета.

Между прочим, таранчинский аким-бек [аким-бэк, или хаким-бэк, — вроде уездного начальника], по имени Майсемсат, родом из Турфана, и другие сначала не примкнули к бунтовщикам. Аким-беку выгодно было оставаться верным китайскому правительству, так как оно его возвысило, поставив начальником над всеми таранчами и назначив ему 2.000 лан в год жалованья. В ночь общего восстания Майсемсат находился по делам в городе цзян-цзюня (т. е. в Хуй-юань-чэне).

13-го числа 10-й луны цзян-цзюнь стянул из разных мест к Хуй-юань-чэну войска, которые вместе с ссыльными китайцами осадили дунганский квартал и после 3-дневной осады выгнали дунган с базара. Некоторые дунгане успели захватить своих жен и детей, а не могшие этого сделать перебили сами свои семьи. Все дунгане бежали в г. Кульджу. Цзян-цзюнь остановил преследовавшее дунган войско, запретив убивать дунган и грабить опустевший дунганский квартал.


В. В. Верещагин. Китайский чиновник племени сибо. 1869—1870

В то время сибинским ухэридою был Дэхэду, живший в 4-й «ниру» [Сибинцы делятся на 8 ниру («рота», «сотня»), во главе которых стоят ротные командиры. Все роты подчинены одному ухэриде (буквально, «общему начальнику»), проживающему среди сибинцев и зависящему от сибинского мэень-амбаня, который состоит при цзян-цзюне.]. В день восстания, т. е. 12-го числа 10-й луны, цзян-цзюнь приказал ему взять сибинцев, перейти р. Или и занять ламайскую кумирню (духовенство которой, как сказано выше, было перебито дунганами). 16-го числа 10-й луны ухэрида с несколькими сотнями сибо перешел через р. Или и приблизился к ламайской обители. В это время туда же подошли и дунгане, бежавшие из Хуй-юань-чэна по направлению к Кульдже. Ухэрида, опасаясь напрасного избиения безоружных сибинцев, пришедших в большом числе с сибинским отрядом для грабежа монашеского имущества, послал к дунганам одного сибинца и просил ахуна придти для переговоров. Ахун пришел и ухэрида чествовал его поднесением кубышки с нюхательным табаком. Ахун заявил ему, что дунгане взбунтовались, не будучи более в состоянии выносить притеснений, которым подвергали их маньчжуры и китайцы. При этом ахун добавил, что дунгане не успокоятся до тех пор, пока не перебьют в Илийском крае всех китайцев и маньчжуров, а их, сибинцев, дунгане не тронут. Ухэрида тогда просил дунган не переходить через реку Или во время ее мелководья или зимой по льду и не нападать на 7 и 5 роты, который были совершенно беззащитны, так как были расположены на низком месте около реки и не были окружены стеной. Дунгане поклялись, что они не нападут на сибинские роты, и обе стороны мирно разошлись.

Ухэрида сильно беспокоился за свой договор с дунганами. И действительно, какой-то негодяй донес цзян-цзюню, что ухэрида Дэ [по маньчжурскому обычаю произносится только начальный слог имени, а не все имя] вел какие-то переговоры с бунтовщиками. Цзян-цзюнь немедленно вызвал в г. Хуй-юань-чэн ухэриду и арестовал его. Также арестовали одного конвойного ухэриды и потребовали от него показания, о чем ухэрида договаривался с ворами [так автор, следуя примеру китайцев, называет взбунтовавшихся дунган и таранчей].

Но этот человек решительно отказался оклеветать своего начальника. Тогда, по распоряжению цзян-цзюня, вызвали из 4-й «ниру» (роты), из которой происходил ухэрида, 3 стариков и старшего брата ухэриды. Подвергнув этих лиц жестокой пытке, добились от них показания, что ухэрида действительно изменил.

В конце концов конвойный ухэриды также подтвердил слова этих 4-х человек, и тогда ухэриду Дэ заключили в тюрьму, назначив на его место другого человека.

ПРОДОЛЖЕНИЕ