rus_turk

Персидская казачья бригада сформирована в 1879 году русскими инструкторами, откомандированными из России персидскому шаху, по его желанию. Во время пребывания шаха в Петербурге, ему очень понравился конвой Его Величества, и с того времени он решил сформировать у себя подобный же конвой. Это единственная часть персидской кавалерии, которая обучается строю по русскому сокращенному уставу и походит на регулярную кавалерию.

Бригада эта была первый раз сформирована русским полковником Домонтовичем, приехавшим в Персию по назначению русского правительства, с тремя обер-офицерами и 5 урядниками — от Терского и Кубанского войска. Это была, так сказать, русская военная миссия. Лицам, вошедшим в ее состав, сохранялась служба в России и платилось содержание как от русского, так и, отдельно, от персидского правительств, и, надо отдать справедливость, содержание очень хорошее: полковник получает до 10.000 руб. в год, обер-офицеры около 5.000, а урядники около 1.200 руб. (смотря по курсу). Выдача производилась частью персидской серебряной монетой, частью русскими кредитками. Полковник Д. сформировал первоначально бригаду из 2-х полков: 1-й состоял из мухаджиров, т. е. потомков переселенцев с Кавказа, а 2-й из нанятых людей, без различия, откуда бы они ни были. Желающие поступить в бригаду приводили с собой лошадь с седловкой, а остальное выдавалось им за деньги, вычитаемые потом из жалованья. При определении на службу требовалось только, чтобы кто-нибудь поручился за поступающего, что он не сбежит и не унесет выданную ему в кредит обмундировку. В 1883 году бригада пополнилась, по желанию шаха, еще полком мухаджир и легкой батареей из четырех орудий.

Обмундировку и вооружение этим полкам дали по образцу кавказских казаков. Первый полк получил обмундировку кубанских казаков, т. е. бешметы и верх папахи красные; второй — казаков Терского войска, т. е. бешметы и верх папахи голубые, а третий — зеленые бешметы и белый верх; погоны с инициалами полка. Обмундирование батареи было схоже с формой кубанских русских батарей. При бригаде, с самого ее основания, был учрежден также особый взвод «garde» (т. е. гвардейский), как называли его персы, который был одет как наш конвой Его Величества, в красные, а по будням синие, обшитые галуном черкески и посажен не на гнедых, как у нас в конвое, а на серых жеребцах. В полках допускались лошади всех мастей, но они ранжировались мастями по эскадронам и взводам. Так, я заметил, что первые эскадроны имели больше вороных, вторые гнедых и рыжих, третьи разношерстных, и четвертые — серых и белых мастей. Седла и уздечки — кавказского образца, но большею частию с азиатскими мундштуками; хотя русские инструктора и добивались, чтобы все ездили на удилах, а не на мундштуках, но это оказалось невозможным, так как тамошние жеребцы привыкли к строгим мундштукам и на удилах заносили. Персы ездят преимущественно на жеребцах, и мерины попадаются очень редко, кобыл же вовсе в строю не допускается.

Вооружение всех полков состояло из кинжала и шашки кавказского образца, часто под серебром, и из винтовки системы Бердана, которые выдаются на руки только на время учения, а в остальное время хранятся в цейхгаузе. Берданки — несколько сот штук, — с комплектом патронов, были подарены шаху Государем Императором Александром II. Патронташи одеваются через плечо. Батарея, входящая в состав этой бригады, состоит, как сказано выше, из 4 легких стальных орудий, подаренных шаху Государем Императором Александром III в 1883 году, и имеет лошадей по мастям. Одно орудие даже на серых лошадях. К этим орудиям был прислан в подарок и комплект снарядов. По-моему и по отзывам других, это лучшая часть персидской кавалерии, хотя далеко ей до русской, даже до казаков, несмотря на все старания русских инструкторов. В доказательство сказанного я приведу дальше достаточное число фактов, собранных мною за 6 лет, с 1882 по 1888 год.

Для бригады отведены казармы и конюшни, помещения с несколькими дворами, колодезь для водопоя, цейхгаузы, кухни и т. д. На первый взгляд все кажется образцово, даже есть лазарет для людей и лошадей, но знающему дело ближе этого далеко не покажется.

Постараюсь остановиться на этой бригаде поподробнее, так как она обучается и поддерживается русскими, и полагаю, что читателю этих записок подробности относительно этой бригады будут интереснее, чем касающиеся других персидских войск.



Тегеран. Мейдан-и Машк

Казармы бригады выходят воротами на Машк-Майдан, т. е. плац, где обучаются войска в Тегеране. Над воротами «балхане» — род киоска с балкончиками, украшенными лепной работой, окрашен, по-персидски, в разные цвета, с неизбежными львами, «ширхуршиты», которых персы вставляют всюду, где только возможно. Над «балхане» развивается флаг, конечно, опять со львом. Тут живут русские урядники, присланные из России в помощь русским инструкторам, офицерам. Пройдя под ворота, у которых находится часовой, большею частию преспокойно сидящий, а ночью даже спящий, в чем я сам не раз мог убедиться, вы входите не в особенно широкий двор, где имеются амбары для фуража и сарай для орудий. Далее вы проходите под другие сводчатые ворота, чтобы пройти во второй двор; под ними, налево и направо, две караульные комнатки и рядом с ними ужасные карцеры, состоящие из углубления в стене, величиною в квадратный аршин, и дверью с дырочкой для света, так что арестованные на несколько дней не могут не только лечь спать, но даже сидеть на корточках (в полу же есть отверстие для естественной надобности). В караульных комнатках положено быть всем находящимся в наряде караула, как нижним чинам, так и офицерам, дежурным по полкам и бригаде; но последние, большею частию, бывают там только тогда, когда ждут кого-нибудь или поверки русскими инструкторами. Раз ночью мне пришлось с К. и В. пойти туда для того, чтобы узнать, что делается ночью в казармах и карауле, и мы увидели такую картину: в караульной комнате на полу, на войлоках, расположились офицеры: явера (майоры), Алибека (дежурный по бригаде) и друг., и до 10 нижних чинов; все они спали рядом, в одном белье, а у ворот преспокойно спал часовой, прикрывшись шинелью, чрез которого мы и переступили. В Персии — это обыкновенная картина: офицеры сидят, курят и едят вместе с нижними чинами. Я должен добавить, что русский полковник Ч. в 1883 году устроил одну дежурную комнату по европейскому образцу; там был даже деревянный пол, что большая редкость в Персии, устроенный им из досок ящиков, в которых привезли орудия из России. На стенах были портреты шаха, разных персидских знаменитостей и картины; в подставках стояли знамена; было даже кресло с серебряной дощечкой, имевшей надпись, что шах в 1883 году удостоил, при посещении казарм, сесть на него. Но эта комната открывалась только для какого-нибудь приема или для русских инструкторов, а остальное время бывала заперта, так как персы живо ее изгадили бы. Это была, так сказать, дежурная комната на показ приезжим. Настоящие же караульные комнаты были маленькие, без мебели, весьма грязные и закоптелые, как я указал выше, и находились под воротами.

Пройдя во второй двор, вы увидите посреди него бассейн с фонтаном, который, по небрежности персов, всегда грязен и вонюч. Вокруг этого двора масса дверей в отдельные помещения, где ютятся мастеровые из нижних чинов. Здесь вы увидите у дверей работающих седла шорников — и шашечников, изготовляющих очень недурно клинки. Здесь же во дворе швальня и цейхгаузы, в которых очень живописно расставлены в пирамидах ружья, а на стенах развешаны розетками шапки и черкески; на полу же лежат седла. Здесь же во дворе цейхгауз для музыкальных инструментов, развешанных тоже очень живописно но стенам. Но если вы вглядитесь лучше в эти помещения, то вся иллюзия от живописности декораций пропадет: стены и потолки оказываются серыми и с рыжими пятнами от течи дождевой воды и сырости. Развешанные черкески и бурки, купленные в России, поедены молью, гнилые. Седла сделаны из мягкого дерева (твердого — мало в Персии) и т. д. — все существует больше напоказ. Через одну из дверей во дворе вы проникаете в казарму собственно, т. е. в помещение для нижних чинов. Это два огромных сводчатых зала, с кирпичным, каменным полом, посредине которых, в два ряда и по стенам, стоять зеленые деревянные шкафы, каждый в две двери и с нижними ящиками. Конечно, на каждой из дверей красуется опять лев, с розовой рожей за его спиной, изображающей солнце. Эти шкафы собственно и есть кровати для нижних чинов. Каждая дверца шкафа на петлях, отворяется не в бок, а сверху вниз; в конце ее откладываются или подставляются две ножки, так что образуется скамейка, на которую и кладут на ночь тюфяк и подушку. Днем же все тюфяки и подушки свертываются и укладываются в шкаф, а дверцы поднимаются, и, таким образом, получаются снова запертые шкафы. Эти шкафы устроены первым из русских полковников, Д., и очень удобны потому, что днем освобождают много места. Но не советую заглянуть в подобные шкафы — вы найдете там массу паразитов и грязи. В каждой комнате-казарме имеется до 150 подобных кроватей, но если вы войдете туда ночью, то найдете занятыми не более тридцати. Дело в том, что нижние чины большею частию женаты и ночуют дома; да к тому же на казармы и дров не отпускают. В них ночуют только байгуши, т. е. одинокие бедняки, и заставить ночевать там всех невозможно; — поэтому если бы вздумалось сделать ночью тревогу, то собралось бы не более ⅕, если не одной десятой части всей бригады. Между тем все приезжающие и посетители казарм удивляются, как там все хорошо устроено русскими. Через казармы вы проникаете в две кухни, чистенькие, с котлами, с двумя пузатыми самоварами, которые для виду возились всюду за бригадой. В этих кухнях никогда ничего не варится. Полковник Ч. вздумал было не давать порционные деньги на руки, но это удалось ему не надолго: появился ропот и пищу перестали варить. Дело в том, что на полученные порционы персидский казак умудряется кормить всю свою семью, а из котла это сделать немыслимо.

Затем вы проникаете в бригадный лазарет: это три чистенькие комнатки, с кроватями и бельем. Одна из них должна изображать аптеку, с массой пустых склянок на полочках. При лазарете имеется хеким-баши, старший врач, и фельдшер. В мое время хеким-башою был принц, шах-заде, оригинал в высшей степени, не имевший понятия о лечении, но был известен во всем Тегеране своим красноречием. Звали его Шах-Заде-Ибрагим Мирза. На лекарства командиры бригад, русские полковники, не были щедры, а потому баночки в аптеке стояли всегда пустыми, как и самые кровати, так как даже редкие из больных, которые обращались к хекиму, не оставлялись им в лазарете, а гнались лечиться домой, за отсутствием казенных средств. Когда же казармы осматривали европейцы, то хеким-баши клал в постели, на время, здоровых людей. Раз я был с шахом при осмотре им лазарета, и заметил, что все баночки наполнены какими-то цветными жидкостями и порошками. Я был крайне удивлен, но когда хеким-баши подошел к шаху с рапортом, в котором он назвал его полным титулом, который был очень длинен, и когда шах, выслушивая его, улыбался, то я понял все. За длинным титулом он доложил, что русский полковник отпускает ему «хезар», тысячу туманов (туман около 3 руб.), а потому больных у него нет и аптека полна медикаментами и даже клистирной трубкой. Когда же потом спросили его, что у него было в баночках, то он добродушно ответил: «Вода, известь, краска и т. д. — нужно же поддержать русского полковника, а то он меня проглотит». (Он страшно боялся полковника Ч.) Шах, говорят, знал, что хеким-баши ему все врет, но сделал вид, что верит, и с усмешкой поблагодарил полковника Ч. за хлопоты по лазарету.

Из казарм вы проходите на задний огромный двор, имеющий отдельные ворота на улицу; среди двора колодезь для водопоя, с корытами. С четырех сторон — конюшни, с земляным полом, сводчатые, и в них «ахоры» — ясли, сделанные нишей в углублении стены, для каждого жеребца отдельно. Стойл нет, и лошади стоят не отгороженными друг от друга, а чтобы не бились, их привязывают за заднюю ногу цепью к колу, вбитому в пол. Конюшни содержатся, благодаря русским инструкторам, весьма чисто. Здесь же во дворе конский лазарет с ветеринаром; «байтал» — кузнец, ничего не понимающий, — и кузница, где очень мерзко куются бригадные лошади.

Вот вам все помещение бригады. Вообще все, напоминающее хота немного казармы и устройство нашей кавалерии, для Персии представляется уже совершенством.



Офицеры Персидской казачьей бригады

Состав бригады по спискам был следующий: из 800 человек — в 1-м и 2-м полку по 300 человек, в третьем около 150, и в батарее около 50. Но если взять наличность, особенно летом, когда шах на богомолье и русский полковник, с разрешения военного министра, распустит нижних чинов для общей экономии в отпуск по домам, то состав бригады бывает всего от 250 до 300 человек. Интересно при этом, что в первых двух полках, из 300 человек, — по 40 офицеров: пропорция удивительная — на 260 нижних чинов приходится 40 офицеров! — не знают даже, куда их и поместить в строю. В третьем полку мухаджиров, из 150 человек, имеется до 30 офицеров, из которых 20 — никуда не годных стариков. Для европейца военного это непонятно, но в Персии этому не удивляются. В бригаде, как и во всей персидской армии, чины даются по протекции, без экзамена, а русскому полковнику дано право производить самому до чина султана — капитана, не доводя до сведения шаха; требуется только фирман, бумага, от военного министра об утверждении производства. Русский полковник Д. в 1879 году принял на службу в бригаду нижним чином «сака», водоноса, курда, необразованного и безграмотного, Керим-хана. Через год он произвел его в офицеры, в 1882 году он был у него уже сергенгом — полковником, а в 1883 г. сартипом — генералом. Затем в 1884 году Керим-хан сделал на площади русскому полковнику Ч. скандал, за что и был переведен шахом в Испагань, где сделался начальником испаганской кавалерии, — и этому никто в Персии не удивляется. Расскажу еще один оригинальный случай производства в офицерские чины в 1887 году. К русскому полковнику К. К., командовавшему этой бригадой, являются два старика, лет по 60 каждому, и подают фирманы, т. е. шахские указы, добытые от шаха, должно быть, чрез жен, чтобы их приняли в бригаду нижними чинами. Хотя они не годились для строя, но полковник приказал зачислить их во второй полк, чтобы не лишать их содержания или, вернее, пропитания. На учения по старости они не ходили. Но вот настал день, когда шах вздумал посмотреть бригаду в пешем строю: в день смотра старики, не умея держать порядочно шашки на караул, все-таки явились в пеший строй. Русский инструктор, обучавший полк, стал их гнать из строя до прихода шаха, но они не хотели уйти, говоря, что желают видеть ясные очи «Шах-ин-ша» — царя царей, и не уйдут. Тогда их поставили в заднюю шеренгу, чтобы они не портили вида. Но каково же было удивление инструктора, когда он, проходя по фронту с шахом, еще издали увидал опять в первой шеренге, безобразно державших шашки и сгорбленно стоявших, бородатых стариков. Шах, подойдя к ним, остановился, усмехнулся и сказал: «Вижу, вы старые служаки, — молодцы». Они же ему, без церемонии, стали из фронта кланяться и приблизительно держали такую речь: «Мы-то молодцы, носили тебя еще на руках во время твоего похода с отцом твоим Мамед-шахом на Герат (поход этот был лет 50 тому назад), а ты вот, неблагодарный, все нас держишь нижними чинами». Шаху очень понравилась эта речь, и он со смехом спросил, чего же они желают. Они отвечали: «Чина», чтобы иметь до смерти пенсию, — и шах им сказал: «Мобарек явер», что значит: «поздравляю майорами». И вот два старика-нахала, никуда не годные, сделались майорами и по проходе шаха были выгнаны из строя русским инструктором и никогда больше не показывались в бригаде. Не правда ли, оригинальное производство?

Такой большой состав офицеров в бригаде, относительно числа нижних чинов, составил бы у нас большое затруднение для строя, но в Персии это пустяки: офицеров можно ставить по флангам, вместо унтер-офицеров, и никто на это не обидится. В каждом полку бригады есть сергенг или сартип (полковник или генерал), который и есть в сущности командир полка, но он подчиняется русскому инструктору и считается его помощником, хотя бы тот был в поручичьем чине. Из всех офицеров бригады менее 10% грамотных, четверть старики, ни к чему не годные и служащие лишь бы получать жаловавье. Жалованье получается по чинам, — от 4 туманов в месяц «наибе-сеюм» — прапорщику — и до 25 туманов «сергенг» — полковнику. Между офицерами бригады есть, правда, такие, которые стараются понять дело и подражать русским инструкторам в одежде и строе; эти офицеры сейчас же выделяются в строю и выглядят молодцовато, но введение дисциплины среди нижних чинов им очень трудно дается. При каждом полку имеется русский урядник, помощник русского офицера-инструктора, заведующего полком, и они в большом почете у персидских офицеров, которые здороваются с ними за руку и во всем их слушаются. Это происходит оттого, что русские урядники гораздо больше образованны и умеют важнее себя держать с нижними чинами, чем персидские офицеры. Каждый полк, «фолч», делится на 4 эскадрона, и каждым из них обыкновенно командует один из штаб-офицеров, которые стараются набрать в свои эскадроны как можно больше людей из своих нукеров, т. е. слуг, или крестьян своих деревень и родственных селений. С такими нукерами им лучше, больше получается наживы, да и легче с ними управляться. Эскадроны делятся на 4 «дасте» — взвода. В каждом полку имеется знамя с персидским гербом, прибитое к штангу наподобие русских, не так, как во всей остальной персидской армии — пристегиваемое: оно хранится или в квартире бригадного командира, т. е. русского полковника, или в дежурной комнате, устроенной по-европейски. На учение оно вывозится по русскому уставу, т. е. со встречей, что в Персии не делается.

Что же делает эта бригада в Тегеране? — Она занимается учением и служит, если можно так сказать, рекламой персидских войск в глазах приезжающих иностранцев, которым шах очень любить ее показывать. Учения производит бригада, так же, как и все персидские войска, очень редко: то Мухарем, то Навруз, то холодно, то распущены люди, — но все же больше, чем остальной персидский гарнизон. Даже летом эта бригада ходит на 2 месяца в лагерь. Я могу достоверно сказать, что в один год, по веденному одним из русских инструкторов дневнику, бригада занималась немного менее 400 часов. Занятия преимущественно бывают на Машке-Майдане, т. е. на учебном плацу, на который выходят ворота казарм. Учения производятся по русскому уставу, с большими сокращениями, переведенному на персидский язык. Сперва одиночное ученье, потом эскадронное, и затем полковое и даже бригадное. Кроме того, производится обучение езде и джигитовке. Особенная странность: бригада обучается прикладке из винтовок, но не обучается, как и вся персидская армия, стрельбе. За 6 лет, что я пробыл в Персии, в бригаде не было ни одного учения стрельбы боевыми патронами. Главное же, чему обучают бригаду, как и весь гарнизон, это — «дефиле» — церемониальный марш: на нем персы помешаны, и, правду сказать, бригада ходит церемониалом чудесно. Уставы даются персам легко и офицеры скоро изучивают команды, но чистоты в построении мало. Ездит эта бригада и джигитует хорошо. Но не нужно думать, что каждый перс, как азиат, с малолетства ездит хорошо, это — заблуждение: — перс скорее коммерческий человек, чем наездник с воинственным духом. Нужно, однако, сказать, что это искусство они изучают легко и охотно. Обучение производится обыкновенно утром в течение часов 2—1½, а затем люди свободны и расходятся по домам. Каждый полк бригады и батарею обучает отдельно русский инструктор-офицер, а потому я, для довершения, должен и им посвятить несколько правдивых строк.

В числе русских инструкторов находились: один полковник Генерального штаба, три обер-офицера и 5 урядников. Они составляют как бы военную миссию и отправляются, по договору между Персией и Россией, на три года, но, с их согласия, могут служить там и второе и третье трехлетие, в зависимости от разрешения русско-кавказского начальства. Все эти инструкторы носят форму кавказских казаков, даже полковники, хотя бы в России они не служили в казаках. Полковник именуется: «заведующий обучением персидской кавалерии», а остальные «помощники» его. Этот полковник, хотя и носит такой титул, но собственно обучает и заведует только Персидской казачьей бригадой; остальная кавалерия ему не подчиняется. Он же в этой бригаде имеет и хозяйственную часть в руках, что следовало бы давно от него изъять; я сейчас приведу основания такому мнению и, мне кажется, все со мной согласятся, потому что такое положение дела создает только худое мнение о русских в Персии и вызывает раздоры между самими русскими инструкторами. Я знал в этой должности трех полковников, и за хозяйственную часть были постоянно нападки на них. По-видимому, полковники метят на это место, как в старину командиры полков назначались обыкновенно для поправления домашних обстоятельств. Это и должно прямо кидаться в глаза всем, и отчасти верно, но нужно знать все, что и как делается в Персии, — и тогда судить. Полковнику отпускается на бригаду известная сумма, по утвержденному шахом бюджету, — скажем, например, 75.000 туманов в год; но всех денег ему не выдадут: удержат немало в пользу военного министерства, да еще «сараф» — сборщик податей — взыщет проценты, так как чеки выдаются на получение денег преждесрочные. Затем, полковники должны иногда подносить, как и настоящие персы, военному министру и даже шаху подарки, в виде золотых блюд, альбомов, картин и т. д. Ведь эти подарки стоят тоже немало, что должно вызывать экономию, ввиду которой в бригаде налицо, особенно летом, половина людей в отпуску, между тем числятся все. Вот и экономия: ее хватает с остатком, почему все европейцы и говорят плохо о наших полковниках, несмотря на то, что персидское начальство само разрешает давать отпуски; контроля же по отчетности в Персии почти не существует, к тому же персы очень податливы на подарки. Там говорят так: «Бери себе, живи роскошно, но знай, что и начальству, и всем нужно кушать и жить припеваючи, а казна — выдержит».

Не могу здесь умолчать о том, что в этой бригаде нет дисциплины, хотя о ней немало рассказывают. Как факт приведу только один случай, обрисовывающий главную причину отсутствия дисциплины. 17 ноября 1887 года, при появлении русских инструкторов на учении на плацу Майдан-Машк, заметили, что первый полк Казачьей персидской бригады при их приближении вдруг разошелся совсем с плаца, осталось только несколько офицеров. Спросив, что это обозначает, они узнали, что полк не хочет учиться до тех пор, пока ему не заплатят жалованья и не переоденут из рубашек в черкески, так как им холодно. Нужно сказать, что русский полковник Ч. одевал на лето людей в рубахи, а черкески прятал в цейхгаузы, с одной стороны, по случаю жары, а с другой — для экономии черкесок. Через час приехал на плац военный министр, и когда ему сообщили об этом, он велел полковнику выдать людям только часть жалованья, так как сам не отпустил всех денег. На людей же за то, что они ушли с ученья, никакого взыскания не было наложено.

При бригаде состоит даже хор духовой музыки, которая очень сносно обучалась французским капельмейстером.

Вообще, в Персии нет настоящей кавалерии, а лишь только дикая конница, которая бежит при первых выстрелах.


ПРОДОЛЖЕНИЕ