Голос хивинских пленных

Еще пройдет немного времени — и мы узнаем в подробности о всем, что встретили русские отряды на пути в Хиву любопытного, занимательного и притом совершенно отличного от нашей обыденной жизни; получатся обстоятельные и точные известия о чрезвычайных затруднениях при переходе зыбучих безводных песков, о встречах с хивинскими и туркменскими войсками, о самой Хиве, о ее народонаселении и о тамошнем образе жизни. Литература, статистика, история, география — обогатятся новыми, неизвестными еще сведениями о Средней Азии; а для администрации представится новое обширное поле деятельности к обобщению неприязненных пока разнородных, покоренных русским оружием, азиатских племен с подданными России. Отдаленность Хивы от России, а более всего безжизненность степей, отсутствие цивилизации, своеобразные нравы и обычаи кочующих магометанского вероисповедания обитателей степей, отсутствие рек и дорог, — все это до сих пор препятствовало не только с научными целями пускаться по песчаному морю в Хиву, но и замедляло всегда торговое движение в Среднюю Азию. Теперь мало–помалу все эти преграды должны устраниться; постепенно будет водворяться колонизация и промышленность, проведутся каналы, пророются на проложенных путях в достаточном количестве искусственно и удобно примененные к употреблению воды колодцы, — и степные народы, теперь уклончивые и недоверчивые, увидя в русских мирное обращение и доброту сердечную, нечувствительно будут в ними сходиться в случае колонизации, свыкаться и обобщаться в равной трудной доле посреди степей, в жизни и в торговых сношениях; а затем легко будут прививаться к их неприязненным сердцам наши нравы, понятия и убеждения — и водворится правильный сельский образ жизни и промышленность по мере производительности почвы и по качеству климата.

Принимая все это в соображение, мы думаем, что каждая заметка о Хиве и степях, отделяющих ее от России, — под влиянием впечатлений, произведенных покорением нескольких городов, заслуживает всеобщей известности, особенно в настоящее время, когда, по недостатку описаний этого края, почерпаются сведения из иностранных источников. Несколько показаний возвращенных в 1840 году русских пленных, захваченных во время рыболовства на Каспийском море туркменцами и киргизами и проданных в Хиву, в некоторой степени могут пополнить этот недостаток. Из показаний этих можно видеть, насколько жизнь для русских, которые бы желали туда переселиться, удобна и чем изобилует сравнительно с Россиею тамошняя природа; а для торговцев объясняется, какие могут покупать товары и по какой цене. Для поддержания сношений с Хивою такие сведения на первых порах для русских надобно считать более необходимыми, нежели политические известия Вамбери, который, путешествуя в Хиву под видом пилигрима и опасаясь быть узнанным, не мог усвоить себе основательного на все предметы взгляда.

Пленник — астраханский мещанин — Бирюков рассказывал нам, что он взят в плен киргизами и претерпел множество приключений. «Киргизы продали меня, говорил он, — в Хиву; здесь употребляли меня в черную работу, а потом женился я на хивинке и прижил двух детей. Проживши нисколько лет в Хиве, я продан был в Бухару; но быть в плену, в каком бы городе ни находиться, везде худо, — и потому я просил своего агу (господина), чтобы меня опять продали в Хиву. Трудности в рабстве, а главное тоска по родине, заставили меня бежать тайно отсюда, но хивинцы догнали и прибили за ухо гвоздем к стене. Прошло после того еще два года, я опять задумал бежать — и стал узнавать, каким способом избежать погони и в которую сторону направить путь. Для этого я сблизился с одним русским пленным, который 30 лет живет в Хиве, — и он мне сказал, что всего удобнее идти не по дороге, а возле нее по траве и только ночью по росе, а днем скрываться; тогда, если и будет погоня, то собаки, которыми разыскивают следы бежавшего, не могут открыть их. Воспользовался я этим советом и снова пустился в путь, только не в Россию, а в противную сторону, к Персии, потому что путь сюда способнее; в дорогу же, в неизвестный мне край и Бог знает на какое продолжительное время, взял только несколько кусков хлеба. Ушел я — и в дороге был в большом страхе, беспрестанно припадал ухом к земле, чтоб узнать, нет ли опять погони, потому что за полверсты можно слышать, если едет кто, или караван идет, — и каждый раз, когда нужно было скрываться, то прятался за камни. В первый побег мой из Хивы меня настигли собаки; теперь же, в другой раз, благодаря совету русского, я остался цел, но в дороге исхудал, изнурился, пищи не было, питался травой. Два месяца я шел таким образом, ночью по звездам, а днем по солнцу, и наконец дошел уже до персидской границы. По–татарски я выучился говорить очень хорошо, пробывши несколько лет в Хиве и Бухаре, — и меня в разговорах нельзя было узнать, что я русский. Когда я подошел к границе персидской, то узнал, что вправо я нахожусь в 200 верстах от Огурчинского острова, на Каспийском море, а влево в 300 верстах от индейского города. … Не могу припомнить и объяснить всех происшествий и страданий, которые испытал в своей жизни и во время пребывания в плену и в дороге при встречах, будучи томим постоянно и голодом, и жаждой, и наготой…

…Вошел и я за богомольцами в мечеть, сел на разостланных по полу коврах в ряд с персиянами, поджавши по обычаю их ноги под себя, и вместе с ними стал молиться, читая про себя русские молитвы, а иногда и вслух на арабском языке некоторые из Корана общеупотребительные выражения, когда требовался единогласный отклик от народа на призыв муллы. Для него в мечети, вместо нашего престола с алтарем, служит мунбарь, или кафедра, устроенная на восток, к стороне Мекки. Помолившись внутренне по–русски, а наружно по–магометански, я опять вышел в переднюю и, сидя, ожидал конца службы.

В Персии, как и в Хиве, очень много разного рода фруктов, большею частью сходных с астраханскими; но в Хиве для произращения плодов прорыты на несколько сот верст канавы, иначе не родятся».

Хивинский пленник Бирюков, испытавший столько бедствий, живя в Хиве 15 лет, — довольно крепкого сложения; от зноя солнечного, которым столько лет его пекло в Хиве на открытом воздухе, у него остался навсегда смуглый цвет лица, которым отличаются природные хивинцы.

К сожалению, этот мужественный, ловкий и притом невольный путешественник, прошедший более двух тысяч верст по Средней Азии и Персии пешком — не грамотен. Какую великую услугу он оказал бы географии и статистике; если б все виденное и пройденное с такими усилиями в преодолении неимоверных трудов, он мог передать описательно! Можно быть уверенным, что и теперь не отказался бы предложить свои услуги тому, для кого потребовалось бы сделать, по его рассказам, некоторые дополнения на картах Средней Азии и воспользоваться замечаниями и объяснениями. Никто, ни из русских, ни прочих европейцев, — можно утвердительно сказать, никто не обладает таким опытным взглядом на Среднюю Азию, как он; невольно, непостижимо, он первый, если поглубже вникнуть в значение его подвига, пронес в сердце чувство христианское по недоступным для других и не проходимым пустынным пространствам, среди враждебных имени христианскому разноплеменных орд магометанства.

Со взятием Хивы, первые попытки России к поддержанию сношений с новоприобретенным ханством и к водворению торговли — могли бы гораздо сильнее подвинуться вперед, если б признано возможным было вызвать как его, так и других специалистов по торговой части в столицу, откуда исходят все благие начинания к возвышению благосостояния нашего отечества. Из простых, но глубоко основательных и верных с истиною рассказов, без всякого сомнения, могли бы произойти полезнейшие последствия, разрешились бы самые труднейшие вопросы относительно неизбежной со стороны России цивилизации в совершенно неизвестных местностях, обширных, никем не посещаемых пространствах, обитаемых народами, которых ни языка, ни обычаев, ни условий и образа жизни мы не знаем. Подобные специалисты, как этот пленник и даже некоторые мелочные торговцы с окраин России, прилегающих к восточным пределам России, и испытанные в верности казанские татары и из других губерний, могли бы быть в центре Средней Азии самыми благонадежными проводниками и торговли и жизни русской.

Что замечание это справедливо, то доказывается тем, что русское войско, в четырех отрядах состоящее, никак не могло (при пособии одних предварительных рекогносцировок, планов, соображений и карт) обойтись без руководства и указаний в достижении трудной цели, без туземцев в степях киргизских; без них наши войска могли бы в этом песчаном море, как в океане без компаса, встретить громадные препятствия. Об ощутительной пользе, какую в хивинском походе приносили джигиты–киргизы — было неоднократно сообщаемо из отрядов в газеты. Они были самым верным пособием географической карты и соединяли в себе значение штурманов на корабле в море.

Следующие два рассказа вышедших из плена русских в 1840 году любопытны тем особенно, что свидетельствуют о том политическом влиянии англичан на дела Хивы, какое они старались поддержать участием своим в выкупе русских пленных с целью воспрепятствовать движению нашего войска.

Один из них говорил: «Я взят был на Каспийском море в плен туркменцами, близ восточного берега, при нападении их на наше рыболовное судно, нечаянно, неожиданно. Туркменцы брали в плен с согласия Хивинского хана. Меня везли на верблюдах до Хивы 16 дней, а иногда привязывали и к хвосту лошади или верблюда. По прибытии в Хиву, я поступил к одному зажиточному хивинцу в работу и находился у него два года. Там земляные работы кажутся сначала непривычны для русского, но потом мало помалу свыкаются с ними; сеют, пашут, жнут, не так как у нас. После некоторого времени пребывания там, дают пленнику возможность обзавесть самому хозяйством; он получает для землепашества быка, а для посева достаточное количество семян. Всякий по трудам своим приобретает прибыль, а некоторые и совсем обжились, завелись семействами и живут с большим довольством, особенно из казанских татар.

Большая радость была для нас пленных, когда приехал в Хиву англичанин из Индии выкупать нас. Он смело и днем и ночью, в халате персидском, с двумя индейцами, с чалмой на голове, разъезжал по городу и требовал выдачи пленных. По–видимому, добрый и щедрый человек. Он сперва ездил к хану, в этом же одеянии; получив его согласие на выкуп, он отдавал ему в слитках золото, сколько приходилось за каждого, и нас наделил каждого на дорогу съестными припасами, на каждого человека по золотому и для каждых двух человек назначил по верблюду. Когда выходили из Хивы, то сам хан осматривал и провожал нас, со свитой из нескольких человек. Он ехал верхом, трубачи ему трубили, а солдаты сделали пять выстрелов из ружей; хивинцы, провожая нас, упрекали хана, за чем он затеял с русскими ссору, — и старший брать его присоветовал ему нас возвратить.

Когда я взят был в плен, то привезли меня в Хиву в 16 дней — может быть я прибыл бы и скорее, если б в пути вожатые мои не делали лишних иногда поворотов в разные стороны для того, чтоб не мог я приметить дороги и чтоб узнавши я не мог убежать. Из Хивы же достигли мы сначала до Усть–Урта в 6 дней, а оттуда до Новоалександровского укрепления в 8 дней; воду в колодцах везде находили и брали запас с собой. Некоторые только, может быть, лишившиеся в России родных и привыкшие к Хиве, не пошли из плена и особенно те которые обусурманились; а это случилось потому, что ни церкви, ни священника у нас не было, — а русские находились там и по 20 и по 30 лет, не исполняя никаких обрядов, ни исповеди, ни причастия, ни венчания, ни крещения. Нужда заставила омагометаниться и привыкнуть к мечети и мулле. Правда, у некоторых из русских были наши церковные книги, и кто знал грамоту — читал; к одному русскому собирались и молились. Хан не запрещал, а только советовал принять их веру; другие же женились и прижили детей от хивинок».

«В Хиве, кроме земледелия, занимаются садоводством. Фруктов очень много родится: виноград, дули, поддульки, шаптала, дыни; для поливы устроены везде чигири без чего ни хлеб, ни плоды не родятся. Дожди бывают редко. Хивинцы добры, с пленными — кто старателен и верен — обходительны, и ценят труд и услугу хорошо. Понимают человека, какой бы веры ни был, не обижают. Туркменцы хуже: когда меня взяли в плен и увидали на шее крест, то сорвали и бросили. Хивинцы же не кощунствуют над нашей верой когда захочешь помолиться, и образ поставишь и затеплишь свечу, не запрещают, а если и скажут что, я говорю: «меня не сделаешь бусурманином». Пленных берут не одних русских, но и персиян; случалось, что хивинцы доходили до Астрабада. Однако персияне сами друг друга выдают, и даже продают, и нередко но несколько человек оттуда приводят пленных. Летом хивинцы в садах живут, а зимой в городе в домах, хозяйством и скотом занимаются. Когда они бывают в России, в Астрахани, то с ними никак нельзя сойтись: они уклончивы, скрытны, недоступны; в Хиве же у себя дома они добродушны, и нам житье было свободное. На праздник воскресенья, хозяин мой отпускал меня к своим русским; принесу ему подарок десяток яиц — и освободит дня на два.

Оренбургский губернатор Перовский не дошел до Хивы по причине сильных холодов; тогда и хивинцев много померзло, к тому же и вожатые изменили; надобно думать: подговорены были. Но когда наш русский царь приказал задержать на Руси до 600 хивинских купцов в Астрахани и Оренбурге, тогда хан стал поговаривать об отпуске нас, пленных, и говорил нам: «Ваш царь желает, чтоб я отпустил вас; я согласен, отпущу».

Теперь ужи известно из газет всем, что святое и великодушное дело дать свободу русским и нескольким тысячам пленных персиян досталось на долю России, а не Англии.

Для дороги же нам на 418 человек, вышедших из Хивы, выдал 418 золотых, — чтобы мы закупили хлеба и кожаных сосудов для воды. Однако запаса хлеба в пути недостало; я был распорядителем — и дошедши до жемчужных колодцев, ездил за провиантом в Александровское укрепление. Дорога до этого укрепления хороша. Мы шли по прямому направлению на Мангышлак. Путь этот изобилует подножным кормом для скота. Встречались и озера, но не часто: то чрез сутки, а иногда чрез двое — и это было когда стали приближаться к крепости; не редко попадались и камыши».

В дополнение к этим рассказам не излишне также сообщить о замечательной Амударье.

Теперь более, нежели когда–нибудь любопытно иметь сведение о реке, которой достигли с такими огромными препятствиями наши отряды; «подошедши 12 мая к Амударье — заключает корреспондент из хивинского похода в письме своем о трудностях пути, — сегодня были молебствие по случаю достижения берега Амударьи, к которой так долго устремлялись наши взоры. И волны и лошади и верблюды упиваются ручною водою после долгого поста. Кому приходилось хоть раз в жизни дрожать за каплю воды, тот поймет нашу общую радость».

Вот что сообщил в рассказах своих о путешествии в Хиву в 1842 г. молодой русский торговец, по делам торговли, 20–летний крестьянин Алексей Абросимов, которого везде принимали как в киргизских степях, так и в Хиве, как родного, и который успел заинтересовать знанием татарского языка, нравов и обычаев туркменских, киргизских и хивинских не только простых подданных, но и самого хана, имевши случай быть у него три раза, разговаривать и даже быть на пиру данном ханом, по случаю дня рождения одной из жен его.

Алексей Абросимов об Амударье говорит: «Я ездил в Хиву два раза на верблюдах, в первый раз с двумя армянами, Бендерцовым и Красильниковым, а во второй раз один с небольшим караваном верблюдов с киргизцами, — и торговал в оба раза с большим успехом — ходили и ездили также по реке Амударье. Река эта вытекает из гор, и течет с востока на запад, вода чистая, не уступает уральской, на вкус мягкая, иногда и мутная, но это происходить от сильного течения, от чего роет землю в берегах; в таком случае для питья в чаю нужно ее отстаивать. Река была бы глубже и шире, но из нее прорыто множество канав, которых на одной версте бывает от 5 до 10; воду пропускают из нее в удобных местах для поливы багчей (поля засеянные овощами и хлебом), земля получает плодородие и производит, при помощи реки, арбузы, дыни, хлопчатую бумагу, сорочинское пшено, пшеницу, кишмиш и прочие фрукты. По берегу реки растет камыш и тутник; ширина реки от 50–100 сажень, а глубина не более как в рост человека, местами и глубже. Я проезжал по реке на сто верст, но далее она течет как сказывали мне еще на 400 верст. От Мангышлака ходу до реки Амударьи 8 дней; до Хивы от нее 100 верст; влево — Аральское море. Во многих местах через реку ходят перевозы или каюки, которые делаются из прутьев, толщиной не более как в два пальца и аршин длины, скрепляют их костяными гвоздями; каюки передвигаются от берега к берегу на канатах, и по обеим сторонам — кибитки для жительства перевозчиков. Каюки имеют форму плоскодонных дощаников; на каждом по 4 человека перевозчиков. Таких перевозов несколько — и над всеми ими главный старшина, — занимающийся сбором пошлины с товаров, которая берется с перевозимых товаров принадлежащих хивинцам, киргизам а иногда и русским — и не менее как 10–я часть стоимости; с лошади и верблюда по 60 к. а с человека по 4 коп. Деньги же — целковый рубль ходит 4 р. ассиг., золотой всякой величины 15 р. ассиг.; хивинские же деньги медные в 2, 5 и 10 коп., а серебряные в 20, 40 и 80 к. ассиг. Судов по реке не ходит. Рыба в ней: белуга, осетр, севрюга, а мелкая — сазан, лини, жерех, вобла, лещи; судака нет. Для ловли употребляются сажень в 5 сети из шерсти сделанные; неводов и других орудий, употребляемых в наших реках, не имеют. Уловленную рыбу не солят и не заготовляют в прок — и как мясную пищу предпочитают рыбной, то рыба не имеет у них цены и значения — за исключением жерехов, которую режут в куски, вялят на солнце и употребляют в пищу, без соли. Кумыс как питательный, здоровый и на вкус даже приятный напиток, когда к нему привыкнешь, имеющий свойство возбуждать и подкреплять силы, заменяет для них все употребляемые у нас в России вина и напитки. Жареная баранина на шашлыке или кебаб и к нему кумыс — составляют главнейшую необходимость в жизни хивинцев, преимущественно пред всеми другими потребностями».

Сообразив все неисчислимые преграды, встреченные русскими на пути до реки Амударьи, от недостатка воды, добываемой в колодцах, — бедность хивинцев с бедностью природы, — и взглянув на эту реку, которая, как кормилица, питающая младенца, составляет (при помощи других небольших речек) главнейшую надежду хивинского ханства, снабжает и кормит почти все народонаселение овощами, фруктами, хлебом и рыбой, питает и поит скот и доставляет даже некоторую по роду обычаев и занятий в торговле и промышленности роскошь, — невольно приходит на мысль: скоро ли и можно ли ожидать вознаграждения за траты и лишения, понесенные русскими в этом походе, — окупятся ли издержки употребленные на занятие нескольких хивинских городов, не справедливо ли гласили английские газеты о ничтожности выгод для России от занятия этой территории? Ответа на все эти пререкания должно ожидать в будущем. Его почти еще за два века предвидел Петр I, создавший в гениальном уме план будущего самобытного значения России в Средней Азии для благоденствия и крепости нашего отечества.

По крайней мере, в будущем становятся уже невозможными явления, подобные изображенному на прилагаемом рисунке Верещагина. Это туркмены, возвратившиеся с набега и представляющие хану головы застигнутого врасплох и перерезанного пикета или пограничного отряда, — явление весьма нередкое в недавно минувшие дни.