Текинский Севастополь

С взволнованным чувством осматривал я полуобвалившиеся стены Геок-Тепе, так недавно еще вписавшие геройскую страницу в историю русского воинства. Вид исторических местностей имеет на себе какую-то особенную печать. Ведь и Бородинское, и Куликовское поле — ничего больше как поля, покрытые такими же нивами, как и всякое другое. Однако, глядя на них, видишь не только вспаханную или засеянную землю, а что-то гораздо более выразительное, что-то могуче-возбуждающее и мысли, и ощущения ваши. Глядя на них, грезишь наяву и заселяешь пустынную равнину картинами и образами, которые приносит сюда ваша голова, ваше сердце…

Такое же точно впечатление произвела на меня и заброшенная текинская крепость, на которой невидимыми буквами написано навсегда, в память векам грядущим — 12 января 1881 года.

Нас было несколько человек и, по счастью, один военный инженер, лично участвовавший в осаде Геок-Тепе. Он мог разъяснить нам все, что нам было неясно.

  
Геок-Тепе. На второй иллюстрации (гравюра с фотографии) слева от стены видны описанные Е. Марковым жилые ямы

Мы влезли на стены и бродили внутри крепости. Крепость поражает своею кажущеюся ничтожностью. Она стоит на совершенно гладкой равнине, у самых песков. Обхват ее большой, более четырех верст в окружности. Недаром же в ее стенах помещалось все население оазиса, почти полсотни тысяч народа с их кибитками. Но высота стен зато не больше двух сажен. В толщину они гораздо больше: до пяти сажен при основании и до трех наверху. Так как они глиняные, то, вероятно, другого размера сделать нельзя, иначе бы они обвалились. По верхнему краю стены идет ход, прикрытый двухаршинными тонкими стенками с узкими бойницами для ружей, и перегороженный через каждые несколько сажен такими же поперечными стенками, так называемыми траверсами. Эта траверсы сделаны нарочно для того, чтобы на каждом шагу можно было остановить неприятеля, успевшего где-нибудь влезть на стену. Частые ступени ведут из крепости на стену, вдоль которой с внутренней стороны ее вырыты жилые ямы, где во время осады укрывались семейства текинцев. Наружный ров уже изрядно осыпался и обмелел, во все-таки заметно, что он был не менее двух-трех сажен глубины и такой же ширины… Странное дело, в Геок-Тепе не было запиравшихся ворот. Девять открытых выходов в стенах, против которых вместо мостов были оставлены земляные перемычки между рвами, защищались только короткими и высокими глиняными стенками, поставленными впереди рва наподобие щитов или ширм. Это несколько напоминает древнюю Спарту, которая заменяла стены храбростью своих сынов.

Я стоял на вершине стены и окидывал задумчивым взглядом печальную картину, расстилавшуюся предо мной. Грозная твердыня текинцев теперь полуразрушена и обращена в мирное пастбище.

Недаром Скобелев говорил, что «необходимо вспахать Геок-Тепе!»

Исхудалые за зиму грязно-серые верблюды, облезлые, как чучела музея, объеденные молью, — высокие, громоздкие, бродят внутри этих обагренных кровью стен, в философском безмолвии срывая своими мозолистыми губами колючую траву по удобренной кровью земле. Полуголый пастушонок-текинец, в позе юного атлета, живописно уселся на парапете стены, как раз против меня, болтая босыми ногами, загорелыми как юфть, и с презрительною беспечностью поглядывает на суетящуюся у крепости публику. Все теперь пусто внутри крепости. Только посередине ее виднеются камни разрушенной калы, которая составляла своего рода цитадель Геок-Тепе, да позади, в юго-западном углу, высится сажен на восемь или десять, зеленея своими скатами, плоский холм Денгиль-Тепе, — главная и последняя твердыня сокрушенной туркменской силы.

Зато по сторонам крепости вся степь покрыта зубчатыми башнями, стенами с бойницами, развалинами глиняных строений, рвами арыков, разбросанными шелковичными деревьями.

Как раз против Геок-Тепе, по дороге от Кизил-Арвата, щетинится уже полуразрушенное теперь Самурское укрепление, бывшая текинская Егян-Батыр-Кала, прозванное так в честь геройского 1 баталиона Самурского полка, все время бившегося в голове отряда от начала до конца Текинской экспедиции. В этом укреплении, тоже взятом с кровавого боя, были сложены в дни осады Геок-Тепе двухмесячные запасы для целого отряда.

С другой стороны, в песках, виднеются деревья и разрушенные башни Куня-Геок-Тепе, покинутого текинцами при первом движении русских в их оазис. Я оглянулся направо — там совсем другая картина. Среди бесплодной скатерти глинистого поля три-четыре русские могилки под скромными деревянными крестами. Под ними похоронены без монументов и надписей безыменные русские солдатики, грудью своею взявшие твердыни Геок-Тепе.

Несколько текинцев провожало нас на стены крепости. Они влезали и слезали легко и проворно, как кошки. Им, очевидно, не было обидно наше любопытство и они показывали и рассказывали нам все, что могли, весело осклабляя свои сверкающие, как у волка, белые зубы.


Ветераны обороны Геок-Тепе: Тыкма-сердар, текинцы

— Был ты в Геок-Тепе, когда Скобелев брал? — спрашивал старого хищника один из наших пассажиров, ученый армянин-ориенталист, говоривший по-джегатайски.

— Все мы были, и я был, — коротко ответил текинец, глядя в сторону.

— Как же вы, такие храбрецы, поддались русским? Ведь вас же было впятеро больше?

— Мы бы не поддались, да ничего сделать было нельзя! — с искренним вздохом отвечал текинец. — Скобелев уж очень хитер был. Мы было воду в ров напустили, думали, через воду русские не перейдут, а Скобелев взял да и отвел воду в другое место и ров сухой стал; стену толстую сделали, думали, не перелезут русские через такую стену, перережем мы их всех; ждали ведь все, что русские на стены полезут, как в первый раз; а Скобелев какой хитрый! Все из пушек нас бил, огнем жег, а на стены не шел. Вот мы слышим ночью, что русские под стеной ход копают, лопатами стучат. Ну, думаем, вот это хорошо! Пускай копают, верно, они хотят в крепость пробраться, пока мы спим. А мы спать не стали, всю ночь шашки точили, думаем, станут они из-под земли вылезать, а мы им головы будем рубить. Нам только этого и нужно было. Собралось нас много народа, первые храбрецы и уселись поближе к стене, где русские подкоп вели; ждем, когда первый русский оттуда покажется, и сабли наголо держим. Вдруг, как задрожит земля, как взлетит вверх стена наша, мы думали, что весь свет сквозь землю провалился! Все голову потеряли! А тут русские ура закричали… В крепость ворвались… Ну, мы и побежали!.. Что ж больше делать? Рубят нас сзади, рубят спереди, и жен, и детей, всех рубят, а мы бежим куда глаза глядят… После уж не велел Скобелев женщин рубить, так мы хватали с женщин халаты, надевали их на себя и садились где-нибудь. Так нас и не тронули.

— Ну что ж, теперь зато мирно живете, — вмешался в разговор другой пассажир. — Ведь признайся, правда: под русскою властью вы стали гораздо богаче. Работы сколько хотите, за все деньги платят, и никто у вас не отнимает ничего.

— Нет, нет! — с неудовольствием отмахивался головой текинец, и животное выражение его низко оттянутого рта сделалось при этом еще грубее и враждебнее. — Как же можно!.. Теперь хотя и есть деньги у теке, да работать нужно каждый день… Пшеницу — работай, табак — работай, дорогу — работай! а тогда теке совсем не работал. Зачем работать? Нужно денег, поехал в Персию на аламан, поймал трех персов, продал в Хиве, и живи себе полгода, ничего не делай… Как же можно!


Пленный персиянин в Хиве