Мухиддин-ходжа (1840–1902)
Почетным блюстителем посещенной нами русско-мусульманской школы служит человек очень известный и очень уважаемый в Ташкенте — Мухитдин-ходжа-ишан, он же главный казий Ташкента. Нужно было из приличия сделать ему визит. Дом его один из самых обширных и красивых в Старом городе. Оба двора его обстроены кругом зданиями. На первом дворе ожидают целые толпы терпеливых просителей. Второй — обнесен внутри характерными восточными галереями, глубокими и тенистыми, раскрашенными с обычною яркою пестротою, голубым, красным, зеленым.
Мухитдин-ходжа, должно быть, предупрежденный джигитом, встретил нас в первом дворе, почтительно прикладывая руки к сердцу и хватаясь за бороду по строгому этикету, подобающему ходже. Посещение начальника города он, очевидно, считал большою честью, хотя уже давно привык к чиновным посетителям.
Мы прошли вслед за ним во второй двор и через раскрашенные балкончики поднялись в жилище ходжи. В тени этих балкончиков сидели, поджав ноги, на ковриках два старика в чалмах. Один, совсем седой, был погружен в чтение корана и не удостоил поднять на нас даже взора своего, другой в философском молчании курил кальян, тоже не обращая никакого внимания на входивших и проходивших мимо него.
Расположение строений вокруг двора, устройство лестниц и галерей, самое убранство дома ходжи, — все напоминало в меньшем и более скудном виде — уже знакомый тип богатых бухарских домов, недостижимым идеалом которых служит «урда» эмира.
В большой проходной комнате, с ярко расписанным потолком и оригинальными бухарскими шкапчиками в стенах, лежали на полу меха и подушки для отдыха. Следующая комната служила чем-то вроде кабинета для ходжи. Тут все стены были заняты большими и маленькими нишами, заменяющими сарту шкапы и комоды. Множество книг, крепко и красиво переплетенных, частью печатных, а частью еще рукописных, наполняли шкапы передней стены. В шкапчиках первой комнаты тоже виднелись книги. Ходжа считается среди своих известным ученым и богословом, что еще больше усиливает его влияние на народ. Отец его был первым духовным лицом в Ташкенте при покорении его, своего рода мусульманским архиереем, учился в знаменитых богословских школах Самарканда и Бухары и тоже считался в свое время большим знатоком всех тонкостей корана и шариата. Мухитдин уже ученик его и унаследовал вместе с состоянием отца его богословскую славу и его влияние на своих единоверцев. Оба они «ишаны», — высшие наставники людей в благочестивой жизни и правилах веры. Лицо Мухитдина-ходжи типично и выразительно. Сквозь крупные, довольно еще красивые черты его глядит на вас человек еще далеко не старый, несомненно, способный и умный, но вместе с тем, по-видимому, себе на уме, себялюбивый и изрядно чувственный. Я уже знаком был с этим лицом ученого сартского главаря по довольно удачному портрету его, помещенному в книге г. Остроумова «Сарты» [упоминаемый автором портрет из книги Н. П. Остроумова приведен выше. — rus_turk.]. Мухитдин-ходжа до сих пор играет большую роль в жизни ташкентских сартов и считается некоторого рода официальным представителем их. Как человек самый из них ученый, ловкий и красноречивый, он обыкновенно является от имени азиатского населения Ташкента с разного рода приветствиями и ходатайствами к генерал-губернаторам и другим высокопоставленным особам. Он постоянно ведет хлеб-соль с русским начальством, устраивает у себя томаши то для представителей суда, то для каких-нибудь крупных администраторов, и пользуется всеобщею их дружбой.
На коронации государя он присутствовал в качестве депутата от сартов, а на груди своей носит вместе с орденом св. Станислава 3-й степени целую кучу всяких почетных медалей.
Меня заинтересовало узнать, какого рода книги наполняют библиотеку ходжи. Спутник наш Л., помощник ташкентского градоначальника [Лыкошин Нил Сергеевич; исполнял должность помощника начальника г. Ташкент в 1890–1893 гг. — rus_turk.], оказалось, отлично говорил по-сартски. Это вполне образованный офицер, бывший артиллерист и бригадный адъютант, внимательно наблюдающий быт туземцев, о котором он пишет иногда в местных газетах, в «Окрайне» и других. Через него я разговорился с ученым муллой.
Мухитдин-ходжа кроме своего джагатайского, или, как он говорил, тюркского языка, знает прекрасно по-персидски и по-арабски. Все известные богословские, исторические и даже географические сочинения на этих языках стоят на его полках. Доставать их нелегко, потому что на Востоке нет специальных книжных магазинов и издателей, а нужно знать уголки, где и у кого можно найти ту или другую желанную книгу. О некоторых исторических трудах средневековых арабов и бухарцев, которые были известны мне по переводам, Мухитдин-ходжа беседовал как человек, основательно их знающий. Мусульманский богослов и юрист, творящий суд над своими ташкентскими собратьями и поучающей их духовной мудрости, не забывает, в то же время, самого себя; он имеет большие земли около Ташкента и старается прикупать новые на свои далеко не маленькие доходы. Его вообще считают здесь за одного из очень богатых людей.
Ходжа не ограничился одними душеспасительными разговорами о султане Бабуре, Массуди и Абульфеда, а угостил нас по неизменному восточному обычаю чаем и «дастарханом», в котором, как грустный признак растленной современности, — фигурировали уже далеко не одни домашние восточные сласти вроде шепталы, изюма и прочего, а и купленные в лавке русские конфекты Эйнема, английские прессованные бисквиты и т. п. изделия московской торговли.
Вообще, цивилизация гяуров уже вторгается понемножку различными путями в правоверный дом ученого мусульманского ишана.
Шкафы его кабинета, кроме книг, наполнены еще всякими принадлежностями домашнего быта, предназначенными, впрочем, по всей видимости, не столько для употребления в дело, сколько для показа публике. Там на первом месте сверкает и никелированный тульский самовар, и серебряный подстаканник, и круглый столик на одной ножке, и разная русская посуда, вперемежку с туземною. Сидим мы у него в кабинете на плетеных венских стульях; маленький сынишка ишана учится в русско-мусульманской школе и уже бойко пересказывает исковерканные русские названия обыкновенных предметов. На груди самого ишана, блюстителя законов Пророка, висит крест христианского святого…
И все-таки, мне кажется, не следует заблуждаться насчет истинных отношений этого ученого ходжи и всех ему подобных к водворению среди сартов русских начал.
Ходжа и ему подобные — слишком умны, чтобы не понять великой практической пользы для себя от знакомства с русским языком и русскими обычаями, от дружелюбного расположения к ним представителей русской власти. В известной степени это даже роковая необходимость для них. Чтобы иметь значение и вес у своих, прежде всего им нужно пробрести значение в глазах русского начальства. Без некоторых кажущихся уступок, без некоторого наружного приспособления к русской среде достигнуть этого нельзя, и вот — они проделывают, скрепя сердце, все то, что проделал Мухитдин-ходжа-ишан: носят русские кресты, служат блюстителями русско-мусульманских школ, угощают русских в русской посуде и на русских стульях, — но дальше этого их сочувствие к русскому не идет и в глубине души они, — я уверен, — остаются самыми искренними ненавистниками всего русского, всех новых, счужи навязанных им порядков, переносимых ими только поневоле, так сказать, страха ради иудейска. Несомненно, что темная туземная масса так именно и понимает дешевое русофильство своих духовных вожаков, оттого-то вожаки эти ничего не теряют ни в глазах мусульманской черни, ни даже в глазах фанатических мулл. Те внешние уступки, на который они идут, считаются туземцами неизбежною платой за охранение ими же гораздо более существенных туземных порядков и прав.
Случись же в России какое-нибудь крупное политическое или военное замешательство, зародись среди туземного населения хотя сколько-нибудь основательная надежда на восстановление старых ханств, — я не сомневаюсь, что во главе народного движения против русских станут, прежде всего, эти самые кажущиеся русские друзья, обвешанные русскими крестами и медалями и говорящие приветственные речи русским начальникам. Горький опыт доказал это нам слишком убедительно в последнюю турецкую войну, когда в числе вождей восставшего Дагестана явились офицеры, полковники и даже генералы русской службы из лезгин и татар. А восточные люди, восточные взгляды и обычаи так похожи друг на друга!